Виктория Топоногова

 

 

НА КРЫЛЫШКАХ ШМЕЛЕЙ

 

ГЛАВА 1. ЛЕТНЯЯ БАБУШКА

 

Сестра Варька на меня не похожа вообще. В школе даже сначала не верили, что эта белобрысая девчонка – моя родная сестра. И глаза у неё серые, как у мамы, а у меня карие, и кожа у неё светлее. Ну вот чего бы ей не родиться такой же, как я, в отца? Тоже красиво было бы. Но нет – она пошла в маму. Как знала. И теперь они все – мама, сестра, бабушка – похожи, как матрёшки, а я один – в отца.

Раньше мне нравилось, когда говорили: «весь в отца», «вылитый папка», «ну настоящий Василь Васильич». Это было вроде похвалы. А теперь, когда родители развелись, всё переменилось. И бабушка, когда я чего-нибудь набедокурю, тихо так иногда говорит: «Весь в отца». Думает, я не слышу. А я слышу. И мне обидно.

Что там мама с папой не поделили – я не знаю. Но он больше не с нами, и это, вроде, всех устраивает. И он даже не приезжает, хотя бы изредка. Значит, и его это устраивает.

Когда я спрашиваю, где папа, мне говорят, что он живёт отдельно, что мы ему не нужны, ну и забудь. Забудешь тут с вами! Когда я грызу ногти, они говорят (или думают): «Весь в отца!», когда не знаю, где мои вещи – «Весь в отца», резко ответил сестре – «Весь в отца». Неужели он был такой плохой? А если он был такой плохой, то почему мама вышла за него замуж?

Мама и бабушка, конечно же, любят меня. И сестра любит. И я их люблю. Но у меня такое впечатление, что они меня любят как бы вопреки: вопреки тому, что я похож на папу. Я это чувствую, и мне это не нравится.

Почему-то я отца плохо помню. Он уходил на работу, когда мы ещё спали, и приходил поздно – задерживался в офисе. По выходным он тоже постоянно был занят: куда-то ездил, с кем-то ругался по телефону. Мама говорила, что он занимается строительством. Иногда, бывало, мы ходили с ним в парк, катались на аттракционах, ели мороженое. Но это было редко, и я смотрел не на него, а больше по сторонам. Я же не знал, что родители могут развестись. Я вообще тогда маленький был. А теперь уже в третьем классе.

Недавно нашёл свадебную фотографию моих родителей. Теперь смотрю в зеркало и сравниваю себя с папой. Я действительно на него похож. И он мне даже нравится. Странно, я его почти не помню, а мне его не хватает.

 

И ещё мне не хватает моей летней бабушки. Это папина мама. Вообще её баба Нюра зовут, но я про себя всегда называл её летней бабушкой, поскольку мы к ней только летом ездили. Она живёт в деревне c каким-то смешным названием. Почему-то деревню и бабушку я помню лучше, чем папу. Всегда, когда мы туда приезжали, было тепло и хорошо, на лугах цвели всякие душистые цветы, которых я и названий-то не знаю. Мелкие, яркие, пахучие. И над ними всегда то шмели, то пчёлы, то ещё какая мошкара кружилась.

А когда на лугах траву и цветы скашивали, такой аромат получался – не передать. И радостно, что сено будет (зимой им бабушка корову кормит), и грустно – такую красоту скосили… Но потом трава опять нарастает, и хорошо становится.

Но когда мама с папой развелись, в деревню мы ездить перестали.

А вторая бабушка – она не зимняя, нет, она постоянная. Её баба Валя зовут, она мамина мама. Она хорошая, помогает нам с сестрой с учёбой, пока мама на работе.

 

Однажды, почти сразу после Нового года, раздался звонок в дверь, и к нам в квартиру вошла женщина в валенках и старом пальто, обвязанная платком.

– Здравствуйте, Анна Васильевна, – сказала мама, и я понял по голосу, что она волнуется.

– Здравствуйте, здравствуйте… – ответила женщина.

А когда она сняла пальто, я сразу её узнал – это же моя летняя бабушка!

Но как же так? Сейчас ведь зима.

– Васёчек, какой же ты большой стал! И такой красавец – вылитый папка! – сказала летняя бабушка.

Я тогда обнял её и долго-долго не отпускал, потому что… я и сам не знал почему. А Варька испугалась почему-то. Наверное, она не помнит летнюю бабушку, она же совсем маленькая была, когда мы в деревню ездили. Но потом мама меня от бабушки отлепила и мы все пошли чай пить.

Баба Нюра привезла нам гостинцы – мёд с пасеки, домашнее варенье из сливы и яблок. Я давно не ел варенья с кусочками яблок: у нас в магазине только джем продаётся.

 

За чаем мама осторожно спросила:

– Как там у вас дела, Анна Васильевна?

– Хорошо, не жалуюсь, – ответила бабушка.

– А что Василий? Заезжает?

– Какой заезжает! Звонит – и то редко. Работает, некогда ему.

– Как всегда, – вздохнула мама.

– Я вот что приехала-то… – вдруг говорит бабушка. – Отпустили бы хоть Васька ко мне на каникулы, пусть воздухом подышит.

А про сестру не спросила. То ли потому, что маленькая ещё, только в первый класс пошла, то ли потому, что она больше на маму похожа.

– Вася летом в лагерь поедет, – сказала мама, – а потом с нами на море.

– Зачем летом? Сейчас отпустите.

– Сейчас? – мама так удивилась, что чуть чашку не уронила.

Вот интересно, если бы уронила, она тоже была бы «вылитый отец»?

– Васёк, поедешь ко мне на каникулы? – ласково спросила бабушка.

Я посмотрел на маму, мама – на бабу Валю, баба Валя пожала плечами. Я понял, что сейчас решается всё: и поеду ли я к летней бабушке этой зимой, и поеду ли к ней потом летом, и даже увижу ли ещё папу. Поэтому я сразу решительно сказал:

– Конечно, поеду! – и крепко взял её за руку.

Бабушка погладила меня по волосам.

– Ну а что мама скажет?

Мама посмотрела на меня и сказала:

– Ну, допустим… пусть бы и съездил на недельку… Только… кто ж его повезёт?

– Я и повезу, – ответила баба Нюра. – Сейчас на электричку сядем, к вечеру уже у нас в Гречишке будем.

– Как – сейчас? – всплеснула руками баба Валя.

– А чего тянуть? Пусть собирается. Мне в Москве ночевать негде, а вас стеснять не хочу… Сейчас и поедем.

– Ур-ра! – закричал я и побежал в свою комнату за игровой приставкой.

 

Оказывается, в деревне бывает и зима. Я это, конечно, и раньше знал, просто своими глазами не видел никогда. И печку летом топили только иногда, когда яблоки сушили или ещё что. А сейчас её каждый день топить надо, иначе весь дом промёрзнет. Дом деревянный, не очень большой: сени (это холодная комната, где оставляют верхнюю одежду и обувь), кухня и две комнаты. Печь стоит посередине избы, бабушка топит её дровами со стороны кухни, а тепло везде.

Игровую приставку мне взять не разрешили, потому что её подключать не к чему. Телевизора у бабушки нет, она говорит, что он ни к чему: новости можно узнать и в магазине, а фильмы ей смотреть некогда.

В первую ночь я долго не мог уснуть: вокруг стояла какая-то нереальная тишина, ни тебе проезжающих машин, ни телевизора, слышного от соседей, ни работающего лифта... Зато часы на стене тикают на весь дом! Так громко, что начинаешь их слушать. И кажется, что они тикают не равномерно, а с ударением на каждый третий щелчок. Или на второй. А потом понимаешь, что все щелчки одинаковы и всё это только кажется…

 

Ночью выпал снег, и с утра мы с бабушкой расчищали дорожку у крыльца и проход к сараю. Мне понравилось, хотя справиться с большой лопатой поначалу было непросто.

У бабушки есть кот Тимофей. Он живёт дома, но и на улицу гулять ходит. А ещё есть корова и овцы. Они живут в сарае. Над сараем устроен второй этаж, там хранится сено для коровы и овец на всю зиму, поэтому он так и называется – сеновал. А в специальном домике – курятнике – живут куры и петух. Корова у бабушки сейчас не доится: у неё будет телёнок, и её нельзя доить, чтобы телёнку питания хватало. Поэтому молоко бабушка покупает у соседей, для нас и Тимофея.

А варенье у бабушки своё, и квашеная капуста, и грибы солёные, и картошка. И хранится всё не в холодильнике, а в погребе. Там всю зиму холодно. И даже летом холодно.

 

Мои ботинки набрали снега и промокли сразу после приезда. Бабушка поставила их сушиться к печке, а мне дала валенки. Валенки кажутся бесформенными, но внутри они удивительно удобные и тёплые.

Под навесом на улице заготовлены дрова на всю зиму. Но их надо ещё колоть, чтобы они в печку влезли. Бабушка колет их сама на чурбаке, вкопанном в землю, и я решил ей помочь. Баба Нюра вначале очень волновалась за меня: боялась, что я топором по руке или по ноге себе попаду. Но я же не маленький уже, сам понимаю, что надо по полену попадать. Так разошёлся, что даже жарко стало.

 

А ещё я познакомился с соседскими ребятами. У них тоже каникулы, и они, если есть время от домашних дел, играют все вместе на улице. Бабушка отпустила меня с ними на пруд. Пруд замёрз, а его берега превратились в замечательные горки. В одном месте горку залили водой, и она стала ледяная. Мы с неё катались, сидя на картонках или просто так, без ничего. Иногда внизу возникала настоящая куча-мала. Было очень весело, я со всеми подружился, а к Косте Покосову даже сходил в гости. Их участок расположен рядом с нашим, и живут они всей семьёй в деревне круглый год. Это здорово, только вот Косте (которого здесь все называют Коськой) и остальным ребятам приходится ходить в школу в соседнее село, так как в этой деревне школы нет.

 

У бабушки есть сотовый телефон, такой простенький, без игрушек, но она его с собой не носит, хранит дома, за иконой. И вчера вечером я слышал, как бабушка разговаривала с кем-то.

– Ты б заехал, – говорила она. – Ну так что же… Сроки у него… Ведь Рождество скоро, сам отдохни и людям дай отдохнуть… И ещё новость у меня… Да… Васёчек наш у меня гостит, еле уговорила отпустить… Ну вот так вот… Большой уже и чистая твоя копия. И спит так же, как ты, маленький, спал… И улыбается так же, и смеётся… Давай-давай! Подумает он… Что тут думать!

Потом бабушка положила телефон обратно за икону и зашептала молитву.

Я не слышал, что отвечали ей в трубку, но, когда она зашла пожелать мне спокойной ночи, лицо её так сияло, что я и сам всё понял.

 

 

ГЛАВА 2. ПАПИН КОНСТРУКТОР

 

И действительно, через два дня к нам приехал папа!

Я его даже сразу не узнал, когда он вошёл. На нём была большая рыжая шапка с ушами и куртка на меху. И он оказался совсем не похож на ту фотографию, которую я видел. Какой же он, оказывается, большой и сильный!

– Ну, привет, Василич! – сказал он мне, словно мы никогда и не расставались. – Экий ты у меня здоровенный вымахал!

И он так подхватил меня на руки, что я чуть в потолок не врезался!

– Тише ты, зашибёшь ребёнка! – испугалась бабушка.

– Не зашибу, – сказал папа. – Ты ж парень крепкий, а? – спросил он меня.

– Крепкий, – ответил я.

– Ну как вы тут? Бабушке помогаешь?

– Помогаю.

– Он-то помогает, – сказала бабушка, – а родной сын дрова наколоть не заедет.

– Хочешь, я тебе бригаду пришлю? Они за полчаса наколют.

– Не нужна мне твоя бригада. Ты сам приезжай хоть иногда.

– Ой, ну ты же знаешь, какой у нас график… Ну ладно, будет время, приеду.

И я подумал, что папа, хоть и взрослый, тоже слушается свою маму.

Потом он ещё спрашивал меня про сестру, про школу, про то, как мы живём. Я рассказывал, а папа больше молчал и кивал.

 

Папа остался с нами на весь день. Он нашёл в сарае лыжи, подогнал крепления под меня, и мы пошли с ним в лес.

Папа шёл впереди, прокладывая лыжню, а я ехал за ним на своих лыжах.

Лес зимой настолько красивый, что у меня просто дух захватывало, когда я видел это чудо. Словно кто-то специально трудился и посыпал искрящейся снежной пудрой каждую веточку, каждое деревце. В городе такого почти не бывает.

Иногда какая-нибудь птица, завидев нас, испуганно взлетала с дерева, и с веток вниз летел целый маленький снегопад.

На снегу было множество звериных и птичьих следов. Оказывается, они все разные, и папа умеет по следу определить, кто здесь пробегал. Много было собачьих следов, в нескольких местах мы пересекли запутанную заячью дорожку и даже большие следы лося видели. А сколько было птичьих следов! Я даже не думал, что в лесу зимой столько живности бегает.

Мы обошли вокруг деревни и снова пришли к началу нашей лыжни. Теперь идти было гораздо легче, снег был уже слегка укатанный. Мы сделали ещё один круг и вернулись домой.

 

После обеда папа сказал:

– Смотри, что у меня для тебя есть! – и показал на большую деревянную доску, которая стояла в сенях.

– А что это? – спросил я.

– Конструктор! – весело ответил папа.

У меня до этого только конструктор «Лего» был, и ещё металлический, с винтиками и гаечками. А деревянного конструктора у меня никогда не было.

– А что из него можно сделать? – поинтересовался я.

– Много чего. Всё что хочешь. Но мы с тобой будем делать скворечник.

– Скворечник? – переспросила бабушка. – Так зима же, какой скворечник? Лучше лопату мальцу сделай поменьше, а то ему с большой тяжело ещё.

– И лопату сделаем, – согласился папа, – и скворечник. Мы сейчас всё приготовим, а весной я его на берёзу повешу.

– А что такое скворечник? – спросил я.

– Это домик такой для птиц. Для скворцов. Или для других пернатых – какие поселятся, такие и будут там жить. А ты летом приедешь и посмотришь, понравился наш скворечник пичугам или плохо мы его сделали. Птицы – они ведь привередливые бывают. Где попало жить не станут.

– Летом? Летом меня мама может не отпустить, – сказал я. – У неё всё расписано. Я сначала в лагерь еду, а потом на юг, на море.

– Море – это хорошо, – согласился папа. – Но, я думаю, недельку-другую выкроим. Лето – оно ведь большое.

И правда, лето – оно очень большое. Только проходит как-то быстро.

 

И весь оставшийся день мы с папой делали скворечник. Папа научил меня размечать нужные детали, а потом их выпиливать настоящей пилой. У меня не всегда получалось пилить точно по линии, но папа мне помогал. Детали мы склеили столярным клеем, а потом для прочности сбили гвоздями. Получился симпатичный маленький домик с круглым окошечком и съёмной крышей.

– А где же у него будет дверь? – спросил я.

– Дверь? – засмеялся папа, – А дверь птицам и не нужна. Точнее, так – вот это окошечко – это одновременно и окно, и дверь. Леток называется.

Странно, такое маленькое отверстие – всего-то сантиметров пять.

– А они пролезут? – спросил я. 

– Конечно, пролезут. Мы ведь для маленьких птиц домик делаем. А вот если какая-нибудь ворона захочет гнездо разорить, она-то как раз и не протиснется.

 

Я предложил раскрасить скворечник яркими красками, чтобы птицам точно понравилось и они запомнили, куда надо возвращаться, но папа сказал, что яркие цвета могут птиц напугать, а хищников, наоборот, привлечь. Домик не должен быть слишком приметным.

– Какие же здесь могут быть хищники? – спросил я, думая, конечно же, про львов и тигров, о которых читал в книгах.

– А самые разные. Вот, например, кот наш Тимофей – ух какой хищник! – сказал папа.

– И он может съесть птичек?

– Конечно, может.

– А зачем? Мы же с бабушкой его кормим и молока наливаем каждый день.

– Это правильно, но он всё равно хищник, и у него инстинкт – ловить мышей, например… Может и птичку поймать, если та зазевается. Ну вот… весной, когда птицы с юга прилетят и место для гнезда искать будут, повешу наш скворечник на дерево   А летом уже птенцы, наверное, будут у них.

 

Ох уж это лето! Пока его дождёшься!

А папа рано утром снова уехал на свою стройку. Но я знаю, что раз папа для птиц такой замечательный домик сделал, то он и для людей хорошие дома строит. А для этого нужно много времени.

 

 

 

ГЛАВА 3. РЫБНЫЙ ДОЖДЬ

 

Лета я всегда жду с нетерпением, потому что летом тепло, можно долго гулять, а в школу ходить не надо. Но это лето было особенное: папа наконец-то договорился с мамой, и мама вместо лагеря отпустила меня в деревню Гречишку к бабушке Нюре.

 

Я сразу же спросил бабушку, поселился ли кто-нибудь в скворечнике, который мы делали с папой. И оказалось, что поселились там не скворцы, а мухоловки – маленькие такие серые птички (они мух ловят, потому так и называются). Но это тоже хорошо. Главное, им наш скворечник понравился! Или он теперь уже не скворечник, а мухоловник?

В деревне у меня сразу нашлись всякие дела. Во-первых, надо было помогать бабушке Нюре: пропалывать грядки в огороде, окучивать картошку, кур кормить – много чего. А ещё можно было играть с соседскими ребятами, лазить по деревьям, запускать с сеновала мыльные пузыри… тоже много чего! Бабушка разрешала мне бегать с друзьями босиком под дождём, чего мама в городе никогда не позволяла. В городе даже в голову прийти не могло – босиком выйти из дому!

 

Однажды утром ко мне заглянул Коська Покосов и сказал:

– Айда на речку! Мне разрешили!

А я и не знал раньше, что здесь есть речка. Я спросил:

– А это далеко?

– Ерунда! Минут за сорок добежим.

– За сорок минут?!

– Собирайся скорее, а то до обеда не успеем!

 

К реке мы идём по старой грунтовой дороге. Вокруг звенит, жужжит, цветёт и благоухает лето! Такого лета, как в деревне, в городе никогда не бывает… В городе это почти и не лето вовсе, просто тёплое время года. А в деревне лето – это пора чудес и открытий!

Коська снимает сандалии и идёт босиком. Я тоже.

Под ногами даже не песок, а какая-то белёсая пыль, горячая-прегорячая! Так нагрелась на солнце, что невозможно стоять на месте, прямо обжигает пятки. Дорога старая, неровная, ухабистая. Коська говорит, по ней раньше на телегах ездили, а сейчас совсем не ездят, разве что на велосипедах. Когда-то здесь через реку деревянный мост был, но потом он развалился, и ездить перестали. А новый мост сделали уже в другом месте.

В глубоких колеях кое-где стоит вода. Дорога постепенно зарастает травой, и в этих водоёмчиках особенно зелено. Коська заходит прямо туда, в эту лужу. Вода ему чуть выше щиколоток.

Я, конечно же, тоже захожу в лужу. Вода приятно холодит ноги, только вот под пальцами чувствуется какая-то жижа. И ещё… Что это?!

Мне показалось, что кто-то легонько коснулся моей ноги под водой. Потом ещё раз, и ещё!

– Ай! Что это такое? – я сразу же выпрыгиваю из лужи.

– Ты чего? – спрашивает Коська.

– Там, в воде, кто-то есть! Вдруг это змея? Или пиявки?

Коська тоже пулей выскакивает из воды.

– Сейчас посмотрим! – говорит он.

Мы склоняемся над лужей, пытаясь разглядеть, кто же там может быть. Вся она длиной метра три, а шириной вообще с колею. И кто там может жить?

Постепенно взвесь оседает, и мы видим спинки маленьких рыбок, снующих туда-сюда.

– Карасики! – радостно вскрикивает Коська.

– А откуда они там?

– Не знаю.

– Давай поймаем!

– Давай!

Коська оказался проворнее, и вот уже у него в руке крохотная, меньше ладошки, рыбка.

– А что с ней делать? – спрашиваю я.

– Давай нашей кошке отнесём, – предлагает Коська.

– Жалко… Кошка сама себе наловит.

– А тут они всё равно погибнут. Лужа-то высохнет за лето.

– Может, в реку выпустим?

– А как? До реки ещё шагать и шагать – рыбка задохнётся.

– Пошли банку возьмём. Или пакет.

Мы выпустили маленького карасика в лужу и побежали обратно.

 

Дома я объяснил бабушке, что в лужах живёт рыба и её надо срочно спасать, пока лужи не высохли. Бабушка дала нам крепкий пакет, и мы с Коськой помчались эвакуировать рыбий детский сад.

Налили в пакет воды и стали прямо руками ловить рыбёшек и складывать туда.

И в другой луже наловили карасиков.

А в третьей луже были не карасики, а маленькие щучки! Всего десятка три рыбок наловили.

Всех в пакете донесли до реки и выпустили. Пусть плавают!

И сами искупались.

Обратно мы с Коськой шли счастливые: всё-таки такое важное дело сделали – рыбок спасли! Теперь они уже в реке вырастут большими, красивыми!

 

Мы шли домой и гадали, как в луже могли оказаться эти рыбки.

– Может быть, это был рыбный дождь? – предположил я.

– Как это – рыбный дождь? – удивился Коська.

– Ну бывает же грибной дождь.

– И что?

– После него всегда грибов много. Так бабушка говорит.

– Так грибы же не с неба падают, а из земли вырастают. Дождь их только поливает, вот они и растут.

– А рыбы из чего растут?

– Рыбы из икры растут.

– Это понятно. Только неясно, как она в лужу могла попасть… Я вот видел по телику, что бывают такие смерчи, которые воду засасывают вместе с рыбой, и потом с неба и рыба, и лягушки сыплются.

– Глупости!

– А вот и не глупости! Была такая передача!

– Ну, даже если правда, у нас таких смерчей не бывает.

– А это не у нас, может, смерчем засосало, а к нам потом в лужу насыпалось.

– Нет, не может быть. Ерунда какая-то…

– А как же тогда они туда попали? Не из реки же пешком пришли!

– Ну, может, рыбаки несли улов, да и потеряли одну рыбку, а она с икрой была… вот и пошли мальки.

– Да ну, вот такого уж точно не может быть…

 

Так мы спорили до самого дома. Пришлось спрашивать у бабушки, как могло получиться, что в лужах на дороге живёт рыба.

– Да очень просто, – сказала бабушка. – Весной-то река разливается, половодье широко расходится – и дорогу затапливает, и луга вокруг… Вот и занесло, видать, икру-то. А лужи эти, почитай, чуть не до середины лета стоят… Вода в них тёплая, вот мальки и выжили.

 

 

ГЛАВА 4. НЕ ХУЖЕ БОБРОВ

 

До реки от Гречишки идти далеко, а поблизости течёт только ручей, в овраге за огородами. Но он очень мелкий, не окунёшься.

Есть ещё заросший пруд, где одни утки да лягушки купаются.

Об этом мы рассуждали с Коськой, сидя на лавочке в огороде после прополки картошки. Его тоже заставляют картошку полоть, вот мы и договорились: сначала в нашем огороде две борозды полем, а потом в покосовском. А потом опять в нашем. И так далее. Две борозды мы наперегонки полем – я одну, Коська другую. Так веселее и быстрее получается. Но за Коськой мне никак не угнаться. Он привычный, а я то об колючку какую-нибудь руку уколю, то на бабочек засмотрюсь. Так что он свою борозду заканчивает и идёт на лавочку отдыхать, а потом и я к нему присоединяюсь. Мы оба мокрые, усталые, чумазые. А искупаться негде. И даже баню только в субботу будут топить.

– Жара какая… Пойти, что ли, в ручей лечь? – размышляет Коська.

– Он же мелкий, только ещё больше изгваздаемся.

– Зато прохладный.

 И тут мне в голову приходит одна идея.

– Слушай, – говорю, – а давай на ручье плотину сделаем!

– Какую ещё плотину?

– Ну, когда гидроэлектростанции строят, на реках плотины устраивают. И тогда получается озеро, то есть водохранилище.

– А зачем нам электростанция?

– Не нужна нам никакая электростанция. Нам водохранилище нужно. Чтобы купаться. Когда большие плотины делают, русло реки перегораживают, ей деваться некуда, она и разливается вширь. Даже деревни затапливает.

– А вдруг и мы деревню затопим? – пугается Коська.

– Не затопим, не бойся. Мы же сами будем контролировать, насколько ручей разольётся.

 

И мы побежали за огород, к ручью.

– Ну и как мы это будем делать? – спросил Коська.

– Сначала надо место выбрать.

– Выбирай поближе к нашему огороду.

– Почему это к вашему? Может, к нашему? И вообще, не это главное.

– А что главное?

А что главное, я и сам пока не придумал, поэтому молчу.

В одном месте земля по краям оврага осыпалась, и он здесь становится шире. А потом опять сужается. Мне это место почему-то больше нравится – подходящее для плотины.

– Давай здесь сделаем, – говорю.

– Давай, – соглашается Коська. – А как?

– Надо чем-нибудь запрудить ручей, завалить.

– Если мы завалим ручей, у нас и ручья не останется.

– Нет, надо завалить только в одном месте, вот здесь, где поуже. Давай, ищи камни, палки – что найдёшь…

 

 Чего только мы не накидали в ручей: и камни, и бутылки, и колесо от детской коляски, и сломанный бампер от машины…

А ручей по-прежнему течёт сквозь всё это по своему руслу.

– Что-то не то, – говорю я.

– Зато округу от мусора очистили… – отвечает Коська. – Кстати, я вспомнил, кто так делает.

– Кто?

– Бобры.

– Точно.

– Только у них лучше получается.

– Да, у них опыта больше… И чем же мы хуже бобров?

– Они деревья грызть умеют.

– Правильно. Надо дров туда накидать!

– Не-е… За дрова мне мать башку оторвёт.

– Тогда пошли веток наломаем.

Ветки нам помогли, но не очень. Ручей только чуть-чуть пошире стал.

– Всё равно протекает, – сказал Коська, осматривая наше сооружение.

– Но что-то же должно остановить эту воду! – и я начинаю руками грести к запруде со дна оврага всё подряд слой за слоем: сначала траву, потом землю, потом песок, а потом какую-то глину. И вот всё это, накиданное на тот хлам, который у нас уже был, застревает в нём и начинает, наконец-то, задерживать воду!

– Ух ты, получилось! – говорит Коська, глядя, как в овраге образуется нашими стараниями большая лужа.

Тут мы услышали, что нас зовёт Коськина мама.

Пришлось возвращаться на огород полоть картошку.

 

На следующий день мы продолжили строительство запруды. Воды в ней было уже выше колена, но нам этого было мало. Хотелось, чтоб можно было зайти хотя бы по пояс. Мы целый день таскали к запруде камни и битые кирпичи отовсюду, где находили, а сверху заваливали их ветками и глиной.

К вечеру воды прибавилось, и хотя плавать, конечно же, было нельзя, но окунуться и ополоснуться после прополки картошки мы наконец смогли.

– Ну вот, мы с тобой уже настоящие бобры! – сказал Коська.

 

Однако на следующий день о нашей запруде каким-то образом проведали коровы, которых пасут на этом лугу. Им очень понравилась наша идея насчёт того, чтобы окунуться и смыть грязь, и они освежились в нашем «водохранилище» всем стадом. Своими копытами они разворотили нашу плотину, и уровень воды снова упал. Да нам и самим как-то расхотелось там купаться после коров.

– Да что ж такое! Мы строим, а они ломают! – сокрушался Коська. – Не понимают пользы прогресса! – он поднял несколько камней и уложил их в самые большие пробоины на плотине.

– Думаешь, есть смысл восстанавливать? – спросил я.

– Нет, это я так… Пусть хоть по колено будет… Всё-таки коровам понравилось. Пусть себе пьют… им тоже жарко.

– Получается, что мы строили ванну для себя, а построили поилку для коров?

– Получается, так…

– А как же мы?

– А мы пойдём на речку.

 

 

ГЛАВА 5. НАУЧИ СЕБЯ САМ

 

На реке деревенские ребята устроили тарзанку.

На высоком берегу растёт дуб, и ветви его нависают над водой. На одной из таких ветвей укрепили верёвку, к ней привязали деревянную палку-перекладину. Хватаешься за перекладину, разбегаешься и летишь, а над водой тарзанку отпускаешь и ныряешь в реку.

 

Я плавать не умею, поэтому просто катаюсь на тарзанке, то есть руки над водой не разжимаю, а спрыгиваю потом на берег. Тоже очень интересно – всё-таки летишь над землёй и над водой, как птица!

Коська хорошо плавает, может реку туда и обратно без передышки переплыть. А я так и не научился. Мама водила меня когда-то в бассейн, мне там давали такую пенопластовую досточку, чтобы за неё держаться и плыть. Это у меня хорошо получалось. Но вот самому на воде держаться – это была проблема. Потому что плавал я «топориком», то есть прямиком ко дну притягивался. Это своё свойство я даже научился использовать: очень хорошо нырял. Когда мы с мамой и бабушкой на море ездили, я нырял, открывал глаза под водой и камешки цветные на дне рассматривал. Мог и достать какой-нибудь особенно интересный… или ракушку. Жалко только, что, яркие и разноцветные под водой, камни потом высыхали и превращались в обычную серую гальку…

 

И вот как-то получилось, что, когда я катался на тарзанке, пальцы у меня с перекладины соскользнули, и я полетел в воду.  А река в этом месте глубокая, мне не только «с головкой» будет, а даже и «с ручками». Плюхнулся я в воду и понял, что поверху доплыть до берега не смогу, поскольку не умею. А вот если под водой…

Извернулся я под водой в сторону берега, руки вытянул и поплыл. Потом и руками подгребать стал, чтобы быстрее плыть. И так гребу что есть сил, пока запаса воздуха хватает. Вдруг чувствую, коленки по дну чиркают. Наверно, думаю, слишком глубоко под воду ушёл. Хотел я наверх плыть, и тут оказалось, что я уже в самый берег уткнулся. Встал я и пошёл, а ноги подкашиваются – так испугался, что утону.

– А говорил, что плавать не умеешь, – сказал подбежавший ко мне Коська, – а вон сколько под водой проплыл!

– Да я только так и умею… я на поверхности не умею.

– Давай я тебя научу!

– Меня в бассейне учили – не научили, на море возили – не научили… Как ты меня научишь?

– Ну не знаю… надо что-нибудь придумать…

 

На следующей день мы пришли к реке, когда там никого не было.

– Раз тебя никто научить плавать не может, ты должен сам научиться, – сказал Коська.

– Как же я сам себя научу, если я не умею?

– В том-то всё и дело. Раз тебя уже учили, теорию ты примерно знаешь.

– На одной теории по воде не поплывёшь.

– А практику ты должен освоить самостоятельно.

– Как?

– Ну просто берёшь и пробуешь. Не вышло – опять пробуешь. А я рядом буду. Если что, спасу.

Не очень-то мне верилось, что щуплый Коська меня спасёт.

– А если всё равно не получится?

– Тогда ты прополешь у нас в огороде вместо меня пять грядок.

– С чего это вдруг?

– А чтобы стимул был. Чтобы ты старался. А то я сижу тут с тобой как дурак, а меня мать за непрополотые грядки ругать будет.

 

Я вошёл в реку и начал с того, что умел делать хорошо: нырнул и сделал под водой стойку на руках, помахав Коське голыми пятками.

– Ух ты! – сказал Коська, когда я вынырнул. – Как ты это делаешь?

– Очень просто.

– Научишь?

– А чего тут учить-то? Ныряешь, встаёшь на руки и всё. Учись. Не получится – пробуешь снова, – съехидничал я. – А если не сможешь научиться – прополешь у нас пять грядок!

– Идёт! – сказал Коська и полез в речку.

 

Пришлось мне как-то учиться плавать. А то вдруг у Коськи быстрее получится стоять на руках? Лёг я на воду и стал изо всех сил грести руками и ногами. Гребу, но тону.

Если голову над водой поднимать не пытаюсь, ещё хорошо на воде держусь, а если приподнимаю – всё, ноги вниз уходят, и я тону. Я начинаю сильнее грести руками, но ничего не помогает… Успокаивает только то, что Коська всё ещё не может освоить вертикальное положение под водой. Его то вбок заваливает, то вперёд, так что он переворачивается в воде кувырком и долго потом отфыркивается.

 

Совсем я уже умотался и, в очередной раз заходя поглубже в воду для «заплыва», решил не напрягаться, а грести, как получится, полегче, чтобы выровнять дыхание. И – странное дело! – ноги вдруг перестали тонуть. Легонько, словно нехотя, двигал я в воде руками и ногами, а тело моё лежало на воде, и даже дышать получалось.

– Коська, я плыву! – крикнул я и попытался ещё выше поднять голову, чтобы он увидел. И тут же пошёл ко дну.

 

Но главное, я понял, что не всегда к положительному результату приводят резкие и сильные движения. Иногда нужно совсем другое. Иногда плавность и неторопливость оказываются сильнее резкости.

А Коська научился стоять под водой на руках и не падать.

И пришлось нам полоть картошку как всегда, по две борозды, наперегонки.

 

 

ГЛАВА 6. ИНЖЕНЕРНАЯ МЫСЛЬ

 

В воскресенье к нам приехал папа. Он привёз доски для забора, который пора было чинить.

Я помогал ему с забором, а заодно рассказывал, кто поселился в скворечнике, как у меня получилось держаться на воде, и как Коська научился нырять, и как мы по очереди полем картошку, и про неудавшуюся постройку плотины тоже.

– А инженерная мысль-то работает, – сказал папа.

– Что работает? – не понял я.

– Инженерная мысль… это когда человек пытается улучшить то, что вокруг него. Ну, например, жили же древние люди в пещерах, и вроде неплохо жили. Но пещеры есть не везде. И тогда люди изобрели дома, чтобы ставить их там, где хочется. Речку, опять же, можно и вплавь каждый раз пересекать или, например, на лодке. А с мостом всё равно удобнее. Но мост ведь кто-то придумал, кто-то изобрёл. Таких людей раньше называли изобретателями, потом инженерами. Если бы таких людей не было, мы бы до сих пор в пещере сидели и сырое мясо ели.

– Фу… – сказал я.

– Ну да. Человек на то и человек, чтобы думать, придумывать новое, лучшее, открывать новые земли, осваивать новые пространства. Видишь, и машины человек придумал, и поезда, и телефоны, и компьютеры. И даже в космос полететь сумел. И ведь всё это – машины, компьютеры – надо было не только придумать, а ещё и создать, воплотить в жизнь, сделать так, чтобы всё работало как надо.

Я подумал, что папа у меня очень умный и что наверняка на работе его уважают.

– Вот вы придумали запруду сделать – это хорошо, – продолжал папа. – Мысль правильная. Но для её воплощения вы пока ещё маловаты. Сил мало. Но сила – это, как ни крути, второй вопрос. Главное – идея. А с технической стороной проблемы человек рано или поздно справится. Думаю, и с плотиной мы что-нибудь придумаем, – подмигнул он мне.

 

Папа привёз бабушке не только доски для забора, но и горбыль для печки. Горбылём называют доски, получившиеся из края бревна, где оно закругляется, «горбится». Для строительства такая древесина не годится, а вот для топки – как раз.

Но горбыль ещё надо было напилить. И вот, закончив с забором, мы пилили с папой горбыль двуручной пилой. Когда пилишь с папой, получается очень быстро – вжих-вжих, и готово.

Потом к нам прибежал Коська.

– Коська, – говорю я, – хочешь горбыль попилить?

– Эка невидаль! – сказал Коська. – Мы с отцом цельные брёвна пилили… не то что это. И вообще, я только что весь огород полил. Меня гулять отпустили, а не пилить…

– Ну что ж, работяги, – сказал папа, – тогда и мы отдохнём. А ты, значит, и есть Коська Покосов, да?

– Да, а что?

– Из соседнего двора?

– Из соседнего.

– А ведь мы с твоим отцом ох как дружили в детстве!

– Правда?

– Правда. А где твой отец сейчас?

– В рейсе. Он дальнобойщик.

– Понятно… А у нас с твоим отцом было одно место… мы там хорошее костровище в своё время выложили… Ну-ка пойдёмте!

И папа повёл нас в глубину сада, где росла большая старая ива. Вокруг всё заросло высокой травой. Папа начал утаптывать траву, а мы ему помогали.

И вот он показал на неровный круг из камней, лежащих на земле.

– Вот тут мы в детстве пекли картошку.

– А как это? – я не представлял, как на голой земле можно что-то печь.

– Эх, детвора… – вздохнул папа. – Ну-ка дуйте к курятнику и принесите сюда того горбыля, что мы напилили, а я за спичками схожу.

– Ур-р-ра! – закричали мы и бросились таскать горбыль.

 

Папа принёс спички и старую газету. Газету он скомкал и положил в круг из камней, сверху настрогал топором тонких лучинок, положил ещё коры и поджёг газету. Костерок быстро занялся.

– Вы следите пока за костром, а я сейчас…

Через несколько минут папа вернулся с небольшой доской, потом принёс два чурбака и соорудил лавочку.

– Вот так, сойдёт для начала. Подкладывайте дровишки, подкладывайте… Должно золы набраться.

И мы стали подкладывать дрова. Потом ещё камней притащили, чтобы костровище поглубже сделать. Я, оказывается, люблю с костром возиться, жалко, что в городе этим нельзя заниматься.

   

Темнело, и от этого костёр казался ещё ярче и горячее, а сад вокруг стал похож на непроходимый лес. Возле костра было тепло, светло и уютно. Но за куртками нам всё равно пришлось сбегать: стало прохладно и комары появились. Постепенно в углублении, обложенном камнями, накопилась зола. Мы сходили домой, взяли у бабушки десяток картофелин, закопали их в золу и стали ждать, когда они запекутся.

– Только, ребятки, давайте договоримся так, – сказал папа, – костёр можно жечь только с бабушкиного разрешения и только здесь. Спичками не баловаться, угли не разбрасывать. Договорились?

– Договорились, – сказали мы.

– И ещё. Без присмотра костёр никогда не оставлять. Уходите – костёр тушите. Ясно?

– Ясно.

– А почему так надо делать, понятно?

– Понятно. Чтоб пожара не было.

– Правильно.

Долго мы ещё сидели у костра, ели, обжигаясь, горячую картошку с солью, и папа нам рассказывал, как в детстве он играл в этом саду с соседским мальчиком Колей, теперь Коськиным папой.

 

В следующий выходной папа снова приехал, но не один: с ним был парень на экскаваторе, который выкопал на лугу большую яму. Её сразу же начал наполнять наш ручей, и вскоре получился целый прудик, в котором можно было купаться. А ещё папа привёз самосвал песка и устроил на берегу прудика песчаный пляж.

– А если опять коровы придут? – спросил я,

– Ну что ж, придётся сделать ограждение.

Он вкопал вокруг прудика столбики, а мы с Коськой стали крепить к ним горизонтальные жерди. Впрочем, коровам больше нравилась наша прежняя запруда, и они спускались туда.

– Пап, а сегодня картошку печь будем? – спросил я.

– Обязательно, – ответил папа.

 

 

ГЛАВА 7. КУРИНАЯ СИЛА

 

У бабушки есть куры. Один петух и шесть несушек. И куры, и петух – все белые. А у Покосовых куры коричневые с белым и петух красивый, рыжеватый, с чёрно-зелёным блестящим хвостом, с красным гребнем и бородкой. У нашего петуха тоже гребень и бородка красные, но всё остальное просто белое.

Мне покосовские куры кажутся красивее.

– Бабуль, а давай тоже коричневых кур заведём? – предлагаю я.

– Нет, коричневые у соседей, – говорит бабушка.

– Ну и что? И у нас коричневые будут. Они красивые.

– А как тогда отличишь, если соседская курица забредёт? Или если своя уйдёт куда-нибудь? Мы уж давно так договорились, чтоб не путаться.

И действительно, курица – она и через забор махнуть может, если захочет. Летать не летает, а несколько взмахов крыльями сделает – и уже, глядишь, на поленнице сидит. Или, наоборот, лапами копать начнёт – может и подкоп под забором сделать.

А всё-таки мне коричневые больше нравятся.

 

Куры несут яйца в специальных больших корзинах в курятнике. В корзинах до середины насыпаны мелкие опилки. Курам это нравится, они туда залезают и оставляют в корзине яйца. Когда курица снесёт яйцо, она важно потом по двору ходит и кричит: «Коо-ко-ко… Кооо-ко-ко…» Будто хвалится перед остальными. Бабушка говорит, что она так квохчет.

Бабушка собирает яйца сама, мне не доверяет. Но я уже трогал в курятнике яйца, которые снесли куры. Оказывается, яйца тёплые! Бабушка собирает их в корзину и ставит её в кладовку, где прохладно. Кладовка тоже как большой холодильник, хоть там и теплее, чем в погребе.

 

Однажды, когда мы с Коськой играли во дворе, бабушка позвала нас и сказала:

– Ребятки, что-то, кажется, не все куры несутся. Посмотрели бы вы за ними, не ходит ли какая-нибудь в лопухи. А то, может, устроила себе гнездо.

 

А куры гуляют вообще где хотят. Иногда даже в огород заходят, но оттуда их надо выгонять. Обычно они роются в земле неподалёку от курятника, но, бывает, уходят и за курятник, в те самые лопухи.

Пошли мы следить за курами. Ходили, ходили – ничего не нашли. Куры спокойно себе бродят, кто где. Мы по лопухам полазили – только репьёв на одежду понацепляли. Вернулись к курятнику.

– Какой-то у вас петух тощий, – заметил Коська. – Не то что наш! Наш мощнее! Наш бы вашего точно победил.

Я обиделся за нашего петуха. Хоть я и считаю, что покосовский петух красивее, но наш точно ничуть не слабее.

– Ничего бы не победил, – говорю.

– Спорим, что победил бы?

– Чего спорить, наш петух и без всяких споров сильнее.

– А давай проверим!

– Как?

– Устроим петушиный бой. Я видел, так делают. Ставят петухов друг напротив друга, и они начинают драться. Кто сбежит, тот и проиграл.

– И как мы это сделаем?

– Давай поймаем вашего петуха и отнесём к нашему.

– Это нечестно. Ваш петух будет на своей территории.

– Куры ему, что ли, помогать будут? – засмеялся Коська.

– Помогать, может, и не станут, но он их будет как бы защищать, вот и сделается злее. А наш петух вашего двора не знает, растеряться может…

– Ну давай нашего петуха к вашему запустим.

– Тоже нечестно. Тогда ваш петух будет не в своём дворе.

– А что же делать?

– Надо их отнести на нейтральную территорию.

– Хорошо. Тогда ты лови своего петуха, я своего, и отнесём их за огороды. Давай?

– Давай.

 

И Коська побежал своего петуха ловить.

А я стал подкрадываться к своему. Только наш петух почуял неладное, и боком, боком, а потом и вовсе бегом от меня начал драпать. Я за ним – он от меня. Неужели и впрямь трусит? Я попытался зажать его в угол между курятником и забором, а он крыльями как захлопал – и на забор. А с забора через меня ка-ак прыгнет! Я еле увернулся. Куры мечутся вокруг, кудахчут, но петух в руки никак не даётся. Взлетел по поленнице на курятник и стоит на крыше, вниз смотрит.

На шум выглянула бабушка.

– Вась, ты чего там? Кур гоняешь? Ну-ка прекрати немедленно!

И тут из-за забора я услышал Коськин крик:

– Ма-а-а-ма!

– Коська, ты чего?  

– Двое на одного – так нечестно!

Из-за забора показалась Коськина голова, а потом и весь Коська перелез на нашу сторону.

– Что случилось?

– Да петух этот… шпорой меня черканул. – Коська показал свежую царапину на руке. – А потом ещё мама крапивой огрела. – он задрал футболку, и я увидел волдыри от крапивы.

– А не будешь петуха гонять, шпана эдакая! Ишь чего надумали! Как будто больше делать нечего! – послышался из-за забора голос Коськиной мамы.

Хорошо, что моя бабушка так быстро не бегает, как Коськина мама. Баба Нюра только сейчас к нам подошла.

– Что вы опять такое удумали? – сердито спросила она.

– Ничего. Мы только хотели выяснить, чей петух сильнее, – ответил я.

– Ну и как, выяснили?

– Не успели…

– Наш сильнее. Вот! – Коська показал царапину на руке. – А ваш петух даже шпорами драться не умеет!

– Умеет! – закричал я. – Он с забора так на меня прыгнул, что я еле успел увернуться!

– Короче, боевая ничья, – сказала бабушка. – А то вы сами уже как петухи – того и гляди подерётесь. Идите вон возьмите по банке и чёрной смородины наберите на компот.

 

Взяли мы по пол-литровой банке и пошли в сад. А я не люблю собирать смородину, особенно чёрную – пока её по одной ягодке насобираешь… То ли дело красная, которая сразу по нескольку ягодок на веточке растёт! А вот есть больше люблю чёрную – она слаще.

Мы ещё какое-то время спорили о петухах, но потом перестали. Начали обирать куст смородины, смотрим, а в траве под кустом, у самых корней, что-то белеет. Пригляделись – а это курица наша сидит. Сидит и на нас одним глазом смотрит.

– Иди, – говорю, – домой, тебя бабушка ищет, – и выгоняю её из куста.

Поднялась курица, а под кустом восемь белых яичек лежат.

– Пойду бабушке скажу. – я с чистой совестью прекращаю рвать смородину.

– Я с тобой, – присоединяется Коська, и мы наперегонки бежим рассказывать бабушке про курицу.

– Ишь хитрая какая, – улыбнулась бабушка, – нанесла в укромном месте, высиживать собралась. Ну да пусть высиживает. Не трогайте её. Будут у нас скоро цыплятки.

 

 

ГЛАВА 8. ПОГОНЩИКИ ШМЕЛЕЙ

 

Когда мы с Коськой лазили за курятником, нашли огромный цветущий куст чертополоха. И вот сегодня уже полчаса стоим около него и смотрим. Это для нас чертополох – сорняк, колючка и вообще… Даже название какое-то ругательное люди придумали!

А для насекомых чертополох – это просто райское место. Судя по всему, нектар в его ярко-розовых цветах сладкий-пресладкий. Кто только не прилетает сюда полакомиться: и бабочки, и шмели, и ещё какие-то мелкие жучки и мошки… Цветы у чертополоха тоже колючие, но только снизу. А сверху пушистые и мягкие.

Мы смотрим на бабочек. Они красивые. Так хочется их поймать, но нельзя: если с крылышек бабочки осыплется пыльца, она не сможет летать. А пыльца такая нежная! От одного прикосновения пальцев осыпается.

 

А ещё мне нравятся шмели. Они очень важные! И это только на первый взгляд шмели все одинаковые: полосатые, чёрные с жёлтым. На самом деле у каждого из них свой рисунок полосок. У одних полоски уже, у других шире, у некоторых светлее или темнее, чем у других, или вообще всего одна полоска. А есть шмели с белыми полосами.

И мне совершенно непонятно, как такие тяжёлые насекомые могут летать при помощи таких махоньких крылышек! Это как если бы утка порхала на крыльях ласточки. Или слон поднимался в воздух, размахивая ушами!

Шмели плавно садятся, деловито проходятся по цветку, потом запускают хоботок внутрь и пьют нектар.

 

– Давай шмеля поймаем! – предлагает Коська.

– Давай. А чем?

– Коробком.

– А как это?

– Сейчас покажу! – Коська достаёт из кармана коробок, вытряхивает на ладонь спички, а коробок приоткрывает наполовину. – Я так дома крупных мух и ос ловлю на окне, если залетают.

Он подносит приоткрытый коробок к ничего не подозревающему шмелю, накрывает его и осторожно закрывает.

– Оп, и готово! – говорит Коська и трясёт коробок. Шмель возмущённо шебуршится внутри. Жужжать он не может: места маловато.

– И что теперь? – спрашиваю я.

– Можно напугать кого-нибудь.

– Да ну… и пугать-то некого.

Коська приоткрывает коробок на два-три миллиметра. Шмель скребёт лапками, пытаясь выбраться, но щель слишком узка для него.

– Ему там скучно! – говорит Коська. – Сейчас мы ему друга поймаем. Беги домой за коробком!

 

Я принёс из дома свой коробок и тоже поймал шмеля, как и Коська. Сначала я очень боялся, что шмель меня ужалит, но тот был слишком занят своим делом и легко попался.

– Давай их вместе посадим, пусть дружат, – сказал Коська.

– А мы их не перепутаем?

– Ты что! Они же разные!

Я приоткрыл свой коробок и посмотрел на шмеля. И действительно, у моего на голове была маленькая жёлтая полосочка, а у Коськиного – большая оранжевая. И ещё я вспомнил, что у моего на брюшке было белое пятно, а Коськиного не было.

Коська осторожно соединил два коробка и стал тихонечко открывать их одновременно. Шмели снова завозились, зашебуршали, и, кажется, кто-то из них куда-то перелез.

Коська задвинул коробки и потряс. В одном была тишина, в другом сердито возились шмели.

Коська приоткрыл населённый коробок. Шмели активно скреблись по стенкам, пытаясь выбраться. Дружить они не очень хотели.

 

Мне шмелей почему-то стало жалко.

– Может, выпустить их?  

– А зачем тогда мы их ловили?

– Не знаю. А так они же помрут.

– Не помрут. Мы их кормить будем. Вон как в зоопарках – там же звери не помирают.

– А чем их кормить можно?

– А чертополохом, например.

Коська отщипнул кусочек цветка и просунул в щель коробка. Но шмели не обратили на это никакого внимания.

– Не едят? – спрашиваю я.

– Не-а, не хотят.

– Они нектар пьют, а ты им лепестки насыпал. Они тебе что, коровы?

– А где я им нектар возьму?

– Нектар – он же сладкий, правда?

– Ну.

– А давай сами нектар сделаем!

 

И вот мы уже вприпрыжку бежим ко мне домой делать нектар.

Бабушка куда-то ушла, и мы начинаем хозяйничать на кухне. Я наливаю полстакана   воды и развожу две ложки сахара.

– Этим слона напоить можно! – замечает Коська. – Они обопьются и лопнут.

– Не лопнут! –  Я  капаю в коробок немного сладкой воды.

Вода впитывается в картон и коробок становится мокрым.

– Так у нас коробок скоро развалится, – беспокоится Коська. – Надо что-нибудь погуще.

– Мёд! – говорю я.

– Давай! – соглашается Коська.

– Только я не знаю, где у бабушки мёд.

– Пошли поищем!

И мы забираемся в кладовку.

 

Мёда мы не нашли, зато нам попалась открытая банка варенья. Варенье было с кусочками каких-то ягод в золотистом прозрачном сиропе.

– Это какое варенье? – спросил я, вынося банку на кухню.

– Кажется, из шиповника. Давай попробуем.

Мы попробовали. Варенье оказалось очень вкусным. Нам вдруг захотелось есть. Мы поставили чайник, разрезали пополам булку и намазали её вареньем.

– Уф ты, как долово! – сказал Коська, уминая булку с вареньем.

– Подожди, мы же шмелей хотели покормить!

Я капнул капельку янтарного сиропа в коробок. К нашей радости, оба шмеля вытянули длинные толстые хоботки, окунули их в сироп и начали пить.

– Им понравилось!  

– Ещё бы им не понравилось! – ответил Коська. – Ну вот, теперь мы знаем, как можно приручить шмелей. Вот бы научить их каким-нибудь трюкам! Например, летать по классу, а потом опять в коробок возвращаться. Как там называют людей, у которых есть животные и которые с ними везде ходят?

– Погонщики?

– Да нет, которые учат их всякие штуки делать!

– Дрессировщики?

– Точно! Жалко только, что коробок совсем размок…

– Тогда надо их выпустить, а то они скоро сами вылезут, и нам придётся ловить их по всему дому, – сказал я.

– Вот-вот, и тогда мы точно станем, как ты говоришь, этими… погонщиками… только уже в другом смысле… Ну что, пошли выпускать. Во всяком случае теперь мы будем знать, чем их кормить, если снова поймаем.

Мы вышли на крыльцо.

– Только не здесь, – сказал Коська. – Вдруг они отсюда дорогу не найдут, а у них там дом, может быть…

И мы выпустили шмелей у чертополоха – там же, где и поймали.

По-моему, они так и не подружились, потому что сразу полетели в разные стороны.

 

 

ГЛАВА 9. КОРОВЬЯ НЕЖНОСТЬ

 

В деревне Гречишке, где живёт бабушка Нюра, овцы и коровы есть у многих, а пастухов нет. И поэтому все пасут общее стадо по очереди. Порядок завели такой – как дома вдоль дороги стоят, так и пасут: сперва жильцы первого дома, потом второго, и так далее. И вот до нас тоже очередь дошла.

Бабушка меня разбудила в пять часов утра. В это время все хозяйки коров доят и на улицу выводят. Вставать мне совсем не хотелось, но пришлось вылезти из тёплой постели, быстро позавтракать и выйти. Ранним утром на улице зябко, сыро, туман лежит сплошной пеленой. Бабушка дала мне свои сапоги, они очень большие, но баба Нюра говорит, это лучше, чем промочить ноги в кроссовках и потом ходить мокрым. И свитер пришлось надеть, и даже куртку.

Коровы и овцы дорогу на луг лучше нас знают, идут потихоньку, опустив головы, тоже сонные. Я взял кнут, который сделал себе заранее из палки и верёвки, а бабушка несёт длинную хворостину, длиннее меня. Трава на лугу мокрая, как после дождя. Это роса. Коровы в тумане разбредаются по лугу, но бабушка не волнуется: знает, что далеко они не уйдут. Пастбище рядом с деревней, за огородами, всё близко. Главное, говорит бабушка, чтобы коровы в огород не залезли к кому-нибудь.

Через некоторое время туман рассеялся, солнце поднялось выше, и очень потеплело. Вся Гречишка лежит перед нами, но непривычно видеть её не со стороны дороги, а с луга. Я снял куртку, завязал её на поясе. Теперь я, наверное, похож на индейца.

Коровы движутся вдоль деревни. Среди них небольшими кучками ходят овцы. Мы с бабушкой медленно бредём за стадом. Я учусь щёлкать кнутом, как настоящий пастух, только у меня ничего не получается.

Ближе к обеду мы сгоняем коров к небольшой дубовой роще. Так заведено уже давно. Деревья защищают и от солнца, и от дождя. Коровы ложатся отдохнуть в тени дубов, жуют жвачку. Только у коров жвачка – это не жевательная резинка, как у нас, а луговая трава. Я оставил кнут и теперь учусь держать бабушкину хворостину вертикально на указательном пальце, ловя баланс, как артисты в цирке. Из деревни приходят женщины на дневную дойку. Каждая несёт ведро для молока и маленькую скамеечку, чтобы сесть. Чуть ли не половину из  коров зовут Мартами (родились в марте), нескольких – Ночками (чёрные), есть ещё Машки, Зорьки, Звёздочки. Но когда хозяйка, подходя к стаду, начинает громко кричать: «Ма-арта! Ма-арта!» или «Но-очка! Но-очка!», поднимается и подходит к ней только её корова. Такие они умные!

 

И вдруг одна из коров, – чёрная, с белым пятном на лбу, – встаёт и уходит из рощицы, хотя к ней никто ещё не пришёл. Я оглядываюсь на бабушку. Бабушка тоже внимательно смотрит на эту корову, потом говорит:

– Иди-ка заверни её обратно.

Я беру хворостину и отправляюсь вслед за коровой. Она продолжает упрямо двигаться прочь. Я ускоряю шаг, хотя это неудобно в бабушкиных сапогах. Но и корова увеличивает скорость! Она даже незаметно переходит на лёгкий бег. Я скачу следом, рискуя переломать себе ноги. Корова бежит не так уж и быстро, но обогнать себя не даёт.

– Эй! – кричу я ей и машу в воздухе хворостиной.

Она смотрит на меня одним глазом, но возвращаться не собирается.

Вообще-то, я очень хорошо бегаю. Лучше всех в классе. Только не в сапогах на пять размеров больше! Я останавливаюсь, снимаю сапоги и толстые шерстяные носки, оставляю всё это у забора одного из огородов, чтобы забрать на обратном пути. Эта корова начинает меня раздражать! Пока я разувался, она перешла на шаг, но остановиться и не подумала.

Как её могут звать?

– Ночка, Ночка! – кричу я, припуская вслед босиком.

Не реагирует.

– Звёздочка, Звёздочка!

Бесполезно.

Поначалу кажется, что бежать босиком больно, но ноги быстро привыкают к мелким уколам травы и камешков, тем более что бегу я по тропинке, идущей вдоль заборов. За несколько секунд догоняю корову, но она снова переходит на бег. Я оставляю на очередном заборе куртку, а потом и свитер. Да что ж такое! Чтобы какая-то глупая корова удрала из стада, а я не мог её догнать!

На бегу я поднимаю хворостину, поворачиваю её толстым концом вперёд. Теперь у меня в руке настоящее копьё, хоть и без наконечника. Резким движением я метнул это «копьё» так, чтобы оно приземлилось перед мордой коровы, ведь моя цель – повернуть упрямую корову назад, а не ударить. Корова шарахается от упавшей перед ней хворостины, но курса не меняет. Я теряю несколько секунд на поиски «копья» в траве и вновь преследую взбесившееся животное.

О возвращении к бабушке не может быть и речи! Как я могу вернуться, потеряв целую корову?

Я бегу как первобытный человек на картинке про древний мир – босиком и с «копьём» наперевес. Я бегу изо всех сил, как будто мне надо выиграть в школьной олимпиаде. Корова бежит с той же скоростью по параллельной прямой. Я метаю ещё пару раз своё «копьё» перед коровой, но это не помогает. Упрямо вытянув шею, она несётся к какой-то своей цели… Это уже не рысца, это какой-то странный коровий галоп… Дело в том, что корова бежит иноходью, то есть поднимает одновременно две правые ноги, потом две левые, отчаянно раскачиваясь при этом из стороны в сторону всем корпусом. Вымя болтается внизу тяжёлым противовесом. Мне и смешно, и жалко глядеть на эту корову – я вижу, как ей тяжело и неудобно бежать. Но и оставить в покое я её не могу! Я должен её вернуть! Мало ли куда ей вздумается убежать! А что мы вечером скажем её хозяйке, когда будем разводить стадо по дворам?

Мне кажется, что мы с коровой бежим долго, очень долго, целый день…

И вдруг корова резко бросается в сторону, наперерез мне, и устремляется по тропке между двух огородов. Теперь мы бежим уже не по лугу, а среди огородов, а потом и вовсе по улице посреди деревни. Редкие прохожие оборачиваются нам вслед, кто-то глазеет из окон. Наверное, это выглядит странно: босой мальчишка с палкой бежит за чёрной коровой. Но раз бабушка сказала: «Заверни её обратно», я должен это сделать. Мне вообще непонятно, почему это у меня до сих пор не получается.

Между тем корова пулей влетает в какой-то сарай. Сарай чужой, и делать мне там нечего, но ведь надо вернуть корову! В сарае темно, я начинаю ощупью пробираться внутрь, боясь наступить в темноте куда-нибудь не туда босыми ногами.

В это время во двор выходит хозяйка сарая.

– Там корова… – говорю я, задыхаясь от бега и волнения. – мы пасём… а она убежала…

– Оставь её, – машет рукой женщина, – это наша корова.

– А чего ж она бегает? Я догонял-догонял…

– У неё телёнок тут, вот и соскучилась. Пусть остаётся.

 

И я пошёл обратно, по пути собирая свои вещи вдоль огородов.

Вечером мы погнали стадо в деревню. Хозяйки стояли каждая у своих ворот и встречали коров. А коровы и сами знали, куда им надо. Всё-таки они умные.

 

Коров надо доить, а овец не надо, поэтому овец мы оставили пастись на лугу. Никуда они не денутся. Волков в наших лесах нет.

А ближе к вечеру бабушка дала мне четвертинку серого хлеба и послала на луг забрать овец. Пошёл со мной и Коська. Пока дошли до луга, от четвертинки хлеба осталась половинка. Почему-то на улице хлеб гораздо вкуснее!

Наших овец одиннадцать. А на поле пасутся штук тридцать. И все похожи друг на друга, не отличишь. Я протянул им хлеб и позвал как бабушка: «Ка-а-ати-кати-кати!». Думал, наши меня узнают и подойдут. Но подошли все, и все просят хлеба, тянут к нему горячие мягкие губы, дышат на ладони тёплым воздухом. Хлеб кончился.

– И что делать? – спрашиваю я Коську.

– Не знаю. У нас овец нет.

И тогда я решаю забрать домой всю овечью компанию, а там уж пусть бабушка решает, кто наш, а кто не наш – она их всех «в лицо» знает.

Зашли мы с Коськой со стороны луга и начали потихоньку гнать овец в сторону деревни. Сначала они все пошли, а потом смотрю – некоторые в сторонку, в сторонку и норовят обратно на луг ускользнуть. Коська хотел их вернуть, но я-то помню, что не такие уж они и глупые, как кажется, и говорю:

– Пусть идут, это, наверное, не наши.

И так постепенно почти все лишние отсеялись. Получается, они понимают, что я не их хозяин, и не слушаются! Ближе к деревне осталось с нами двенадцать овец. И хотя для меня все овцы «на одно лицо», я точно знаю, что вот этого барана с большими загнутыми рогами у бабушки не было.

– Вот этот не наш, – говорю Коське. – Точно не наш. Давай его отгоним.

Отогнали мы барана, а он опять подбегает и к стаду пристраивается. Несколько раз пытались отогнать, но всё без толку. Так и вошли в сарай с чужим бараном.

– Баб Нюр, – говорю, – там баран не наш. Никак не отогнать.

– Пускай его, – отвечает бабушка, – там разберёмся.

А уже в сумерках пришла к нам сухонькая старушка с толстой верёвкой через плечо. Это и была хозяйка барана. Оказывается, он постоянно в чужие сараи заходит, а она его разыскивает. Намотала она ему на рога верёвку и потащила домой. Баран упирался, но старушка оказалась сильнее.

Всё-таки встречаются и глупые животные. А может, наоборот, баран тот хитрый был…

 

Продолжение читайте в книге "На крылышках шмелей"